Юрий Довжик: «Ребята, смотрите на звёзды!»

       Брать интервью у бывшего редактора - опасно. Он ведь всё потом захочет отредактировать на свой лад! (По себе знаю.) Но с другой стороны... Это ж не просто редактор, это - Юрий Довжик, человек, с которым я с удовольствием общался не только, когда он был «первым лицом» раменской газеты «Родник», но и до этого, и после. Больше скажу - у нас есть и дальнейшие очень даже перспективные планы по совместному времяпрепровождению... Так что пусть редактирует! Итак...

О том, как хорошо, когда у чемодана есть ручка

- Юра, скажи мне, как художник художнику, то есть как журналист журналисту: есть ли жизнь после работы в газете, в журнале?..

- Неправильная постановка вопроса! (Ну, вот, началось... А я предупреждал! - авт.) Ты профессионал, бесспорно, но я с тобой не соглашусь. Работа в газете - это всего лишь часть жизни! Жизнь была и до неё. Не тебе я должен это рассказывать... Детство, юность, студенческие годы, первая любовь... Разве у кого-то повернется язык сказать, что это была какая-то «не такая», неполноценная жизнь, а вот жизнь в журналистике - это да!..

В жизни всё гармонично. Был какой-то путь, судьба, которая в своё время и связала меня с журналистикой. Прошли годы, с газетой я расстался. Но жизнь продолжается. Больше того, скажу тебе по секрету: она ничуть не хуже, а местами и гораздо лучше, интереснее. Вот такие дела...

- Я знаю немало журналистов, которые признаются, что если б знали, во что это однажды превратится, выбрали бы другую профессию. А куда бы пошёл ты, если бы да кабы?

- И что бы это изменило? Я тоже знаю немало людей, которые занимаются не журналистикой, а совсем другими делами, но у многих из них бывают примерно такие же ощущения: и «Зачем я этим занимаюсь?», и «Ах, если бы начать жизнь сначала!..» Это чем-то похоже на отношения мужчин с женщинами: с кем-то они встречаются-расходятся, а с кем-то, однажды встретившись, проживают всю жизнь. У каждого свой путь. Всё зависит от человека. Но даже если разошлись - жизнь продолжается...

Да, есть какое-то определенное «профессиональное выгорание», и к нему, наверное, журналистов надо как-то готовить ещё на журфаке, со студенческой, так сказать скамьи...

Это с одной стороны, а с другой, по своему опыту, - а в этом году будет 25 лет как я пришёл работать в редакцию районной газеты,- хочу сказать, что определенной «шкуркой» журналисту обрастать нужно. Не «бронёй», чтобы уж совсем ничего не чувствовать, не испытывать эмпатии к тем людям, с которыми приходится общаться, но - шкуркой. Толстенькой. Но это всё дела профессиональные...

Со временем правильнее, наверное, говорить о какой-то самореализации, о том, чтобы тебя оценили. Но оценивают-то высоко - единиц. А работающих в редакциях журналистов и людей смежных профессий, много...

- Ну, эту проблему сначала ГУИП, а теперь Министерство информационных и социальных коммуникаций Московской области успешно решают...

- Речь о другом: твой вопрос, можно сказать, философский, и к журналистике он имеет такое же отношение, как и к другим профессиям. Это - сущность людская. Это - то «обременение» профессией, если она не становится жизнью. Есть люди, которые занимаются своим делом можно сказать с пеленок и до смертного одра. И они ничего не меняют, никуда не уходят. Но таких - единицы. Это либо гении, либо, прости, идиоты. А большинство нормальных людей доходят однажды до того момента, когда их дело превращается в «чемодан без ручки», и хорошо если к этому времени у них хватает ума не заставлять себя его тащить, а заняться чем-то другим.

Но у тебя вопрос был конкретный. Мы с тобой всё ж таки профессиональные журналисты. Знаешь, я с удовольствием занимаюсь делами, в которых достаточно быстро виден конечный результат. Например, очень люблю столярничать. Мой дед Иван Матвеевич был плотником. Он из деревни в Калужской области. Всё прошёл, стал высококвалифицированным краснодеревщиком. Несколько раз его отправляли на фронт, но ещё с дороги возвращали. Потом их на Урал перебросили вместе с заводом, потому что делали они формы для всяких отливок - частей двигателей и т.д. Начинается всё это не с тех, кто работает уже с железом, а именно с работы плотника, даже фактически - краснодеревщика, то есть деталь, которую потом отливают, сначала из дерева делают. Это работа - высококвалифицированная.

А мы с дедом были как-то очень дружны. С детства. Так часто бывает, что с родителями проводишь меньше времени, чем с бабушками и дедушками. Так что, думаю, если бы меня занесло в ту сторону, то я стал бы плотником не хуже, чем дед...

О том, как тянется рука к перу, перо к бумаге...

- Отставим в сторону сослагательное наклонение и фантазии, вернёмся в объективную реальность, которая была дана тебе в ощущениях. Как ты пришёл в журналистику, как ты с ней проводил время и как оставил её скучать по себе? Если, конечно, не навещаешь...

- Конечно, я благодарен судьбе, что так сложилось, и что я стал журналистом. Самое главное, что у меня появилось очень много хороших друзей, которые этой профессией занимаются. Кроме того, журналистика, я считаю, - это очень хорошая школа жизни. Почему? - Да потому, что она дарит огромное количество общения с разными людьми. Плюс ситуации, в которые журналист попадает... Человек при этом взрослеет как личность и эмоционально. Он становится, скажем так, не «более старым», а более зрелым и, будем надеяться, что более умным. Это - очень хорошая сторона нашей профессии.

Как я попал в газету? - Долгая история. К этому как-то жизнь подводила. Ещё в школе я занимался стенгазетой. Не потому что «надо», не потому, что «учительница сказала», а именно с удовольствием. Мне было интересно! И заголовки делать, и что-то придумывать, и писать... Ровненько, красиво. В 1974 году я поступил в Московский электротехнический институт связи на факультет многоканальной электросвязи, и у нас была замечательная, шикарная по тем временам факультетская газета - два здоровенных склеенных ватманских листа. И я в редакцию этой газеты пришёл - надо же какими-то общественными делами заниматься. Редактор у нас был классный! К сожалению, ещё во время учебы на старшем курсе он трагически погиб в автокатастрофе, замечательный был парень. Он, что называется, открывал границы и ломал стереотипы. В том числе и мои - с опытом стенгазеты школьной, где всё должно быть ровненько, по линеечке. Тогда я впервые прочувствовал, что значит «подходит время сдавать номер»...

- Как в анекдоте про журналистский рай и журналистский ад. Всё одинаково, но те, кто в раю - успеют...

- Да, «номер горит» - какое-то важное мероприятие начинается, а мне надо ещё что-то или переделать или исправить. И вот я пытаюсь перьями для туши выводить «каллиграфию», ровненько, от одной цифры к другой... А он подходит, берёт перо и крупным мазком, без всяких линеек выводит, как сейчас помню, число 15. И получается объёмно, красиво, броско! Оказывается, можно и не по линейке... И даже лучше получается. Специалисты по рекламе, по газетному дизайну это теперь лучше меня знают. А тогда это было...

- «Инновацией». Или, как иногда любят говорить чиновники, - «новеллой».

- Да, а дальше - взрослая жизнь, и поскольку я - связист, так получилось, что после службы в армии устроился в КБ «Машиностроение», в котором работал знаменитый академик Челомей. Особенность моей работы была в том, что информация, которую я принимал, была зачастую в таком виде, что приходилось одновременно выполнять ещё и роль корректора, и роль редактора. Тексты-то серьёзные, государственные, ошибок допускать нельзя, а там порой: измени одну-две буквы - изменится смысл. Техника же была на таком уровне, что иногда полная абракадабра получалась. В общем, работа ответственная. Отредактировав информацию, садились за «Ятрань»...

- Ах, какая ностальгия!..(Коллег помоложе прошу не обижаться, что перебиваю человека: пройдут какие-нибудь смешные два-три десятка лет и вы также со слезой будете вспоминать свои «винтажные» айпады- авт.)

- ...и сами на фирменном бланке набирали текст, а начальник отдела в красной папочке относил эти документы товарищу генеральному директору, товарищу главному конструктору, и т.д.

Вот так работа с текстами не просто вошла в мою жизнь, а поселилась в ней. Кстати, о том, что называется «профессиональной деформацией»... Около девяти лет такой работы не только в этом КБ, но и в других организациях привели у тому, что мне теперь сложно быстро писать какие-то большие тексты. Я пишу, а у меня внутри уже ворчит редактор: «Это правильно, это нет...», что очень тормозит творческий процесс. Поэтому мне гораздо легче и интереснее было редактировать тексты, чем самому их писать. Хотя я вроде бы и не так уж плохо это делал... Неплохо, но - долго, тягомотно...

Идём дальше. В советское время не просто нормально, а даже престижно было, если из коллективов людей куда-то «двигали вверх». Потом они иногда возвращались, уже обретя определенный опыт руководства. Вот и меня направили на работу в горком партии. Там я стал отчасти одним из тех, кого согласно нынешней терминологии называют «спичрайтерами».

- Слово иностранное - не комильфо... То есть, прости, не хорошо. Может лучше - речеписец?

- Это кому как больше нравится. Занимались мы в нашем отделе подготовкой выступлений к партконференциям, составляли всякие отчётные материалы. Получалось у меня неплохо. Это ведь в какой-то степени тоже журналистская работа, только специфическая. Может быть, не случайно так потом сложилось, что я на несколько лет стал пресс-секретарем главы Раменского района, мне эта работа была понятна. Кстати, в горкоме мы с Владимиром Фёдоровичем Дёминым (с 1996 по 2016 год - глава Раменского района - ред.) и познакомились. Ничего случайного в жизни нет.

Когда пришли 90-е, начались всякие передряги. Чем только ни приходилось заниматься. Помогали старые контакты, знакомства. Когда в издательстве «Подмосковье» возникла необходимость распространять газету и другую печатную продукцию, потому что с почтой дела были совсем печальные, мне предложили стать одним из, так сказать, «региональных менеджеров», которые в дополнение к тем самым «полуживым», чтобы хуже не сказать, киоскам «Союзпечати», находили места, ставили дополнительные киоски, организовывали доставку газет и их продажу. А поскольку времена ещё были полусоветские, никто тебе написать в трудовой книжке нормальную должность не мог, поэтому у меня там до сих пор есть запись - «бригадир»

- А сериал «Бригада», случайно, не про вас?

- Нет, у нас был несколько другой профиль. Газетный. И когда этап газетных киосков прошёл, меня пригласили в редакцию раменского «Родника». Сначала завотделом, потом заместителем главного, а там и главным редактором. Вот такой путь... Чем-то обусловленный, в чём-то логичный...

О том, что «весь я не уйду»...

- Главным редактором ты был...

- С 2003 года по 2008-й. У меня возникли проблемы со зрением, и пришлось постепенно своего рода «дауншифтинг» делать: сначала вернулся в замы... В небольшой газете на главном редакторе лежит очень много: он и швец, и жнец, и на дуде игрец. Если бы это ещё не обременялось какой-то административной фигнёй... В общем, не с моим зрением этим было заниматься. Но резко бросить редакцию я не мог. Не потому, что не хотел «осиротить редакцию» - не такого уж я высокого мнения о себе, но... Быть газетчиком, работать в редакции - всё это мне было очень близко. Золотое время!

Моя личная история совпала с тем, что начались «реформы» - укрупнения, оптимизация, объединения, «информагентства»... К газетной редакции присоединили радио.

- Вам ещё повезло. В большинстве подмосковных городов радио «оптимизировали» насмерть.

- У нас его сохранили в виде отдела радиовещания. Радио мне тоже близко, и я с интересом им занимался, постепенно отходя от руководства. Слава Богу, пришли нормальные ребята, адаптировались, поняли, что это такое. Смею надеяться, что и с моей помощью тоже. А у меня появилась возможность плавно перейти на чисто журналистскую работу. В последние годы я много работал именно с радио, мы создавали новые программы, проводили прямые эфиры - интереснейшая кухня! До сих пор с удовольствием вспоминаю. Да и не только вспоминаю - иногда и сейчас появляюсь в эфире Раменского радио.

- Когда приезжаешь с Селигера?

- Ты знал! Селигер - моё любимое место. Я езжу туда с детства. Сначала, как все - с родителями. В старших классах и в институтские годы уже сам, это - следующая ступень: рыбалка-природа, мальчишки-девчонки, любовь-морковь... Когда женился, стали ездить семьёй. Со временем жизнь в этой прекрасной дикой природе вдали от цивилизации, в палатке у костра... становится физически сложноватой. Да и многие любимые места на Селигере за последние, может, десять-двадцать лет стали какими-то «антропогенно-изнасилованными». Поэтому, когда появилась возможность, прикупил домик. Простой, срубленный местными мужиками. Мы с удовольствием в него приезжаем несколько раз в год, отдыхаем от цивилизации, общаемся с природой, смотрим на звёзды... Нам там хорошо. Дом - и это было осознанное решение - не на самом берегу Селигера, а в девяти километрах от озера. В маленькой полузаброшенной деревушке, где раньше и дороги-то не было. Деревенская улица там кончалась бродом через речку, и проехать можно было только на тракторе. Туда никто и не заезжал. Замечательное место - тишина, спокойствие, вокруг тебя прекрасная природа. Деревушка находится на холме и возникает тот же эффект, как при поездке на море. Ведь почему все так радуются, когда оно, наконец, появляется в окне поезда? - Не в море ведь дело. Дело в том, что перед тобой открывается горизонт, та самая планета Земля. Вот и я в той деревеньке выхожу из дома, а передо мной такое же море, только зелёное, разных оттенков зелени. И горизонт... И небо прекрасное от запада до востока...

- Так, хватит! А то я прямо сейчас рвану за билетом в Осташков...

О том, что, шагая между любовью и ненавистью,
тоже можно заблудиться...

- Продолжи фразу: «Я люблю журналистику за то, что она...»

- Знаешь... У меня, в отличие от тебя нет журналистского образования, но как и многие из тех, кто в 90-е пришёл в журналистику, я много учился. Много и с удовольствием. В том числе и на журфаке, на курсах повышения квалификации. Мы тогда просто впитывали ту журналистику - настоящую, не побоюсь этого слова, советскую! А потом... В какой-то момент как будто упёрлись. Хлынул этот поток информационный. Стали падать тиражи газет. Оказалось... Не то, что это стало никому не нужно. Просто нормальная, качественная журналистика почему-то вдруг становилась необходимой все меньшему и меньшему количеству людей. А на первый план полезли всякие «новые форматы» и прочие бла-бла-бла. И именно этим форматам стали учить молодых журналистов, перетягивать их...

- Юра, я же спросил про любовь...

- Да... Я радио люблю до сих пор. И девчонок на радио тоже. Это святое.

Извини, отступление сделал..

- А журналистику? За что ты её любишь?

- Если коротко, и в формате заданного вопроса, то за то, что она показала мне, сколько вокруг дураков. Сколько вокруг дерьма. И как в связи с этим нужно ценить любовь и близких людей. Вот так - коротко, не расшифровывая. Кто способен, кто знает, тот поймёт.

- А теперь продолжи такую фразу: «Я ненавижу журналистику за то, что она...»

- За то, что она с годами добавляет цинизма. Да, опять же не побоюсь этого слова. И за то, что она учит бросать. Учит что-то оставлять, кого-то бросать... Наверное, так. Мне кажется, в обычной жизни люди этого боятся, оттягивают, стараются не допустить таких ситуаций, а в журналистике это настолько часто встречается!.. Ты пообщаешься с человеком, возьмёшь интервью... А ведь хороший журналист - он же к этому разговору подготовится, он войдёт в тему, он «прочувствует» человека. У него возникает какая-то если не симпатия, то понимание, принятие. Душевные силы, какие-то «флюиды» - они соприкасаются. Это, повторюсь, только если журналистика - настоящая, та, которая мне нравится. Но... - материал сегодня сдан, завтра - новые люди, новые встречи, если и увиделись, то - «привет-пока!»; послезавтра вроде бы вы ещё вспоминаете друг о друге, а потом - уже всё...

-Так грустно, что и не возразишь...

- Так бывает, и это становится частью тебя... Вот такое умение, возможность не бояться расставаться. Иногда это и правильно. Хотя всё равно где-то в глубине души переживаешь - мы же нормальные люди. Но это, как мне кажется, особенность нашей профессии. За что я её и не люблю. Хотя кому-то, может быть, это как раз и подходит по жизни.

О том,

- Чем ты занимаешься сейчас? Тянутся ли руки... чуть было не сказал «к перу» - к клавиатуре? С микрофоном-то всё понятно...

- Да, спрашивай уж открытым текстом: «Какого это - быть пенсионером?» Я отвечу: Прекрасное время! Я считаю, что просто прекрасное. И на пенсию эту надо выходить вовремя!

- Если отпустят...

- Я на пенсии занимаюсь, наверное, самым хорошим, что человек может себе позволить - я философствую. Философствую для себя. Делаю какие-то открытия. По каким-то поводам огорчаюсь. И самое, может быть, главное: я это своё осмысление жизни, эти свои «философские заморочки», мысли стараюсь как-то переложить на обычный язык и говорить об этом со своими детьми и внуками. Мне кажется, сейчас это очень важно. Как бы мне сейчас опять в философию не уйти, но...

Мы же помним все эти «восточные дела»: учитель должен быть рядом и помогать ученику идти по жизни. И тогда однажды наступает тот замечательный момент, когда ученик перерастает своего учителя. Это значит, что и ученик замечательный, и учитель... Сейчас, как мне кажется, очень многим тяжело без такого человека рядом. Молодое поколение, не имеющее опыта, растёт в период передряг... Настолько порой шатко у них под ногами... И я очень надеюсь, что мои слова, мой опыт им однажды понадобятся...

- И последнее: не восточная, а северо-западная мудрость гласит: «Если долго сидеть на берегу Селигера, мимо обязательно проплывёт... какой-нибудь турист на байдарке». А какие мысли приходят в твою голову, когда ты любуешься окружающей тебя красотой? Скажи нам, пожалуйста, что-нибудь... Только не «главное» и тем более, - не дай Бог! - не «истину» (знаем мы цену её носителям), а что-то такое, что своей простотой и мудростью порадует и успокоит не только меня, но и тех, кто будет этот наш разговор читать...

- Селигер - это замечательное место, те, кто там бывал, знают, а тем, кто не бывал, я скажу: «Ребята, смотрите на звёзды!» Там такие звёзды! Просто обалденные... Как же нам этого не хватает в обычной жизни! Не хватает как в переносном, так и в прямом смысле. В городах наших звёзды увидеть невозможно - вечно какая-то хмарь... А там! Там такие мысли хорошие в голову приходят!

На Селигере - да, наверное, и не только там - можно сесть рядом с другом или с любимым человеком и час, а то и дольше просто смотреть на звёзды. Молчать и при этом общаться. Не тяготиться этим молчанием. Наоборот. Может быть это будет самый важный разговор в жизни. Почему так происходит? Мне кажется, что Создатель дал нам эту прекрасную Землю и бессмертную душу, чтобы мы могли всю эту красоту видеть, чувствовать... И Любовь чувствовать.

Когда ты на эти звёзды смотришь...

Особенно на Млечный путь...

Который - через всё небо...

Это такая феерия!..

И оттуда буквально льётся свет...

Я, может, немного романтизирую, но, думаю, что совсем не много.

И этот свет, когда ты на него смотришь...

Никуда не спеша...

Вокруг тишина...

Никого нет...

Этот свет с тебя всю коросту снимает. Вся грязь с души сыпется туда, в какую-то темноту. И после того, когда ты вот так посмотрел, подумал обо всём, о чём хотел, сердце твоё наполняется гордостью за то, что ты человек. И, может быть, не такой уж и хреновый...

Алексей Сокольский